Мария Даниловна Гамильтон

Само собой разумеется, что сентиментальный роман, в котором некоторые писатели дали полный простор своему воображению, не что иное, как вымысел. Мария Гамильтон была, по-видимому, самое обыкновенное создание, и^. Петр не о�?ибся, говоря с нею о любви соответственным обра-зом. Вы уже знаете, что ветвь известного �?отландского рода, соперники Дугласа, поселилась в России в предыдущую эпоху, вероятно во время великого переселения семнадцатого века, восходя таким образом к времени �?оанна Грозного. Породнив�?ись со многими знатными русскими семьями, Гамильтон, по-видимому, порядочно обрусели задолго до появления царя-преобразователя. Внучка Артамоыа Матвеева, приемного отца Натальи Нары�?киной, Мария Гамильтон, как и ее пред�?ественницы, была принята при дворе и, так как она была недурна собою, то и разделяла общую участь. Но она вну�?ила Петру только самую кратковременную страсть. Застигнутая между двумя дверями и тотчас же бро�?енная, она на�?ла уте�?ителя в царском денщике, произвела на свет несколько человек детей, которые, один за другим, исчезли. Для того чтобы удержать при себе одного из своих то и дело сменяв�?ихся любовников, — довольно ничтожного молодого человека, Орлова, — она украла для него деньги и бриллианты у императрицы. Все эти мелкие и крупные ее преступления случайно раскрылись. Довольно важный документ нечаянно был обронен в царском кабинете; подозрение пало на Орлова, который знал о нем и провел ночь вне дома. Призванный к царю для допроса, он смутился, воображая, что кто-нибудь подкапывается под него, чтобы порвать его отно�?ения с Марией Гамильтон, упал царю в ноги с криком: «Виноват!» и
сознался во всем: в краже, которою он пользовался, и в детоубийстве, которое ему было известно. Начался розыск и допросы. Несчастную Марию обвиняли еще и в том, что она дурно отзывалась о царице, поднимая на смех ее сли�?ком цветущий вид. Это боль�?ое преступление! Но, как бы там ни было, Екатерина на этот раз выказала великоду�?ие. Она ходатайствовала о помиловании виновной и вовлекла в хлопоты о ней даже царицу Прасковью, вме�?ательство которой было тем более веско, что она славилась своею строгостью. В старое время детоубийство в России не сли�?ком строго судилось, а Прасковья была русская старого закала. Но монарх оказался неумолим. «Он не может нару�?ать выс�?ие законы, не хочет быть ни Ахавом, ни Саулом». Было ли у него вообще такое уважение к закону? Вряд ли! Но он говорил, что, убивая детей, его ли�?или нескольких будущих солдат, а это была внна непростительная в его глазах. Приведенная несколько раз к допросу в присутствии царя, Мария Гамильтон упорно отказывалась назвать имя своего сообщника, а он, — жалкий предок будущих любимцев Екатерины Великой, — только и думал о том, как бы взвалить всю спну на нее. Наконец 14 марта 1719 года Мария Гамильтон взо�?ла на э�?афот «в белом �?елковом платье с черными лентами», как рассказывает Ште-лин. Петр был боль�?ой любитель театральных эффектов и, конечно, нс мог не оценить этого последнего проблеска предсмертного кокетства. У него хватило духу смотреть на казнь и, так как он по натуре своей нигде не мог оставаться безучастным зрителем, то он и тут играл роль. У подножья э�?афота он подарил приговоренную последним поцелуем, уговаривал ее молиться, поддерживал ее в своих объятиях, когда она изнемогала, потом ото�?ел, и это послужило сигналом: когда она подняла голову, перед нею стоял уже не царь, а палач. Шерер добавляет к этой картине отвратительные подробности: когда топор окончил свое дело, царь снова подо�?ел к э�?афоту, поднял окровавленную голову, которая скатилась в грязь, и спокойно начал читать лекцию по анатомии, указывая присутствующим на значение и функции органов, которых коснулось железо, уделяя особенное внимание разрезу позвоночного столба. Окончив лекцию, он прикоснулся губами к поблек�?им устам, принимав�?им от него когда-то иные поцелуи, потом уронил голову, и, перекрестив�?ись, у�?ел».